|
|
Эзосеть (раб. название)
| |
| Марк_Ксенон | Дата: Понедельник, 02 Декабря 2013, 09:13 | Сообщение # 1 |
Ректор
Сообщений: 1221
Предметы: 6
Репутация: 108
Статус: Offline
| Пролог.
Ночь. Холод. Зима, как-никак. Тонкая ледяная корочка покрыла заснеженную дорогу и, наступая, утопаешь по колено. Но идти надо. Дома ждут.
Пар рваными клочьями вырывается изо рта и рассеивается тут же. Глаза смотрят вверх на небо, но оно словно глухая стена - покрыта снеговыми тучами, которые только и ждут, когда же путник расслабится, чтобы завалить его и путь перед ним. Редкие тусклые огоньки домиков, укрытых с крышами сугробами, светились неуверенно, словно вот-вот готовы погаснуть, задутые порывом беснующейся пурги.
Скрип снежинок по насту, словно мелодия флейты, тянется ввысь, рассеивая внимание...
Что-то темное бросается под ноги, и они подкашиваются. Встать... Выправившись, открываешь веки, слипающиеся от талого снега. Холодно... Оглядываясь, ищешь напавшего. Ничего, пустота... Все так же снежная почти пустыня кругом. Ветер вырывает дыхание, оставляя в горле холодные колкие крошки...
Шаг, другой... Удар! Яркое пламя боли в ногах и угасающее сознание. Все... Не дошел... Ветер подхватывает и возносит повыше... Смотришь вниз и наблюдаешь, как нечто темное на четырех лапах терзает лежащее тело. Как снег вокруг начинает подтаивать и тут же схватывается вновь розовой корочкой. Разлетающиеся капли, словно пули, пронзают снежный наст. А где-то недалеко, буквально в сотне шагов бежит другой человек, он спотыкается, падает, встает, вновь бежит и орет. Зачем? Уже поздно... Взгляд поднимается сам собой вверх. Ты смотришь на небо, на тучи, которые открывают черные окна, словно ворота в иной мир. Словно каждый луч холодных далеких звезд - это маленькая лампочка. Ты летишь туда, рассеиваясь незримо, тенью, словно дыхание... Последнее дыхание... И последнее, что помнишь - паутина, обволакивающая облака с той стороны, в которую ты вплетаешься, словно находишь свой дом, свое место... И покой. Но что-то тянет вниз, туда, где тело дымится от парящей крови. В боль и жалость. И туда, где тебя ждут. Слез не было – откуда у бесплотного духа чувства для них? Но словно цепей мало, в тебя впиваются сотни зубов, терзающих сердце.
***
- Похоже, ему повезло...
- Это ты называешь, повезло?
- По-крайней мере он жив.
- Хм... сомневаюсь, что он обрадуется.
"О чем это они?" Перед глазами все еще туман, черным маревом скрывающий мир. Слышны лишь звуки движущейся машины и покашливание. Попытка открыть глаза ни к чему не приводит. Лишь темнота становится объемнее, словно не желает отпускать.
- Приходит в себя?
- Нет, всего лишь судороги.
- Долго еще?
- Минут пять, если без пробок. Ваня, сверни на Станковую, там посвободнее.
"Почему так темно?" Чернота сменяется серостью обычной дымки. Как будто зашел в сильно накуренную комнату. Но вот, среди дымки проглядывают какие-то золотистые нити-паутинки, составляющие контуры вещей и даже людей. Одна из фигур наклоняется и смотрит провалами глаз.
- Он точно без сознания? Может, еще один укол? А то ведь не довезем.
- Не стоит. Сердце побережем. Кто знает, вдруг не примет.
И картинка погасла, посылая сознание во тьму непроглядную.
***
Очередная вспышка, и Вселенная услужливо подсовывает мир в тонкую щелочку прикрытых век.
Все размыто, только слышно, как где-то капает вода. Приоткрываешь веки, и перед глазами мерцает тонкая паутинка. Моргаешь, и она тает…
Слова пытаются вырваться из пересохшего горла, стремясь передать просьбу. Но связки отказывают, и только стон слышится в пределах маленького объема пространства, ограниченного больничной койкой и ширмой. Но кто-то улавливает его, и ощущается движение на грани восприятия. Силишься различить силуэты, но видишь только некую субстанцию, медузой плывущую к тебе. Сморгнув выступившую слезу, ухватываешь общие очертания тонкой, подчеркнутой халатом фигуры девушки. Вздох облегчения позволяет перевести дыхание.
- Тише, тише… Вам вредно волноваться, – приятный голос успокаивает и навевает ощущение благополучия. Но, что-то все равно не дает разжаться сердцу. Предчувствие ужаса? Страх, что тело больше не принадлежит тебе? Что откажут руки-ноги.
Очередной проблеск золотого, и вот уже видишь все в слабой перламутровой дымке. Прикосновения девушки кажутся вспышками нежно-розового солнца. И ощущаются как-то странно, словно, всей кожей. Но озарение не длится долго. И вот, уже видишь перед собой ее лицо, обрамленное завитками волос, выбившихся из-под шапочки.
- Как вы себя чувствуете? Вам что-нибудь нужно?
- П-п-пить… - слово вырывается из сухого горла, оставляя на слизистой ощущение обработанной крупным наждаком доски.
***
- Он еще не знает? – голос за ширмой слегка шепелявил.
- Вряд ли. Обезболивающие еще действуют. В сознание будет приходить все чаще. К концу недели, думаю, переведем в другую палату, – второй голос звучал глухо, как будто говорящий носил маску.
- А я удивляюсь ему. Почти две недели, а раны уже зарубцевались. Как на собаке. – Шепелявый как-то натянуто рассмеялся.
- Поработаешь с мое - и не таких увидишь. – Глухой голос сурово одернул собеседника.
- Сергей Иосифович…
- Свободен, Вадим. Тебя еще три палаты ждут.
Ширма мелькнула золотом, полыхнула, когда одно из облачных образований, цвета ржавчины, сдвинулось и скрылось в темном проеме, в котором угадывалась дверь. Другая, цвета изумруда, заглянув из-за ширмы, окинула взглядом пустых глазниц пациента и скрылась в том же проеме.
Моргаешь, и все покрывается туманной дымкой, в которой меркнет мир. И вновь сознание улетает в дымку.
***
- … в тридцать седьмую… Еще пару швов снимем.
- Сергей Иосифович, может, в шестнадцатую? Там…
- Вадим, ты сколько здесь работаешь? Давай не будем заниматься самодеятельностью. – Глухой голос приблизился. Маска скрывает пол-лица, из-под ткани проглядывает опрятно стриженая бородка.
- Очнулся? Ничего, скоро бегать будешь. И танцевать. На пианино играть умеешь? – Лицо качнулось. – Нет? Ну, тогда ладно, научишься.
На лбу выступает пот, стекает на глаза и тянешь руку вытереть… Что? Что?! Что за!
Изо рта вырывается сдавленный хрип.
- Тише, тише… Ничего, и это пройдет…
Слезы рвутся из глаз. Вторая рука вытирает их, задевая ткань бинтов. И сквозь пелену из влаги чудится на месте обрубка та самая недостающая часть тела. Только почему-то кожа – золотистая. Но сердце болит и хочется рычать. И на шутки сознания нет сил отвлечься.
Но вдруг становится спокойно и сонно. В поле зрения попадает врач, держащий шприц у капельницы.
- Как говорится, сон лечит. Ты поспи, поспи…
Ритмичный писк аппаратуры превращается в звон комара. И снова, так привычная теперь, серая дымка.
***
Легкий порыв ветра касается лба, отбрасывая с глаз отросшую челку. Лучик света, падая через окно палаты, касается сначала щеки, затем, медленно, словно ленивый жук, двигается к глазу. Последнее и вырывает из дремы.
- Кх-кх… пить… пить… - голос звучит хрипло, словно карканье вороны.
Губ касается край стакана. Вода прохладной струйкой скользит по зубам, оседая на языке свежестью. Горло освобождается от спазма и дышать становится легче.
- Игорь, вы можете говорить? – голос медсестры за прошедшее время становится таким родным, что чувствуется, чуть ли не единственным во Вселенной.
Знакомое имя вызывает волну ассоциаций, которые заливают сознание образами и звуками.
- Да. Что со мной? – поднимаешь к лицу сначала правую руку, потом – левую. У левой – забинтованный обрубок чуть выше локтя. Но боли нет. Есть лишь горечь, оставшаяся от ужаса первых мгновений осознания своего положения.
- Вы, главное, не волнуйтесь. Сейчас Сергей Иосифович подойдет и все вам расскажет.
Молча кивнув, соглашаешься. Уже ничего не изменить.
- Ко мне приходили? – жена и дочь, единственные родные люди. Их визита ждешь с нетерпением, и, в то же время, очень не хочется, чтобы они видели тебя.
- Профессор Боровский никого не допускал, кроме медперсонала. – Сестра понимающе кивнула. Видимо, уже были случаи в ее практике.
- Ну, что, проснулись? – уже знакомый, слегка глухой голос, от двери привлекает внимание, и настороженно смотришь на вошедшего врача. Высокий, выше среднего, мужчина, немного сутуловатый, выглядит, как кузнец. Широкие ладони держат папку с бумагами. – Вижу, что проснулись. Рита, будь любезна, открой шторы побольше.
Профессор присел на край койки, и, положив папку на колени, взял левую руку и принялся деловито разматывать бинт.
- Посмотрим, посмотрим. А вы нас удивили. Так быстро идете на поправку, что, думаю, через пару недель сможете отправиться домой. Хорошо… Я бы даже сказал, отлично. – Руки аккуратно поворачивают культю. – Рубец чистый.
Медсестра отошла от окна и поднесла новые бинты, готовясь перевязать.
- Доктор, я могу увидеться с семьей?
- Конечно. Завтра с утра пусть и приходят. Рита позвонит. А сегодня – отдыхайте. – Боровский встал, придержал папку и шагнул к выходу.
- Доктор, спасибо. – Врачи не виноваты, да? Это их работа.
- Не стоит, Игорь Сергеевич. Если бы вас привезли на час раньше, руку можно было еще спасти. Но машина застряла под Верхнемурским.
Профессор Боровский вышел, и взгляд лишь цепляется за халат, удаляющийся по коридору. Но и тот вскоре теряет фокус и на глазах выступает слеза, погружающая палату в дрожащее марево, перечеркнутое золотой сеткой.
Если учитель имеет только любовь к делу, он будет хороший учитель. Если учитель имеет только любовь к ученику, как отец, мать, он будет лучше того учителя, который прочел все книги, но не имеет любви ни к делу ни к ученикам, он – совершенный учитель
(с) Л.Толстой
|
|
| |
| Марк_Ксенон | Дата: Понедельник, 02 Декабря 2013, 09:13 | Сообщение # 2 |
Ректор
Сообщений: 1221
Предметы: 6
Репутация: 108
Статус: Offline
| Глава 1.
Находка.
Прошло уже полгода. Рука, которая по всем законам не должна болеть – ныла, как будто в нее вкручивали сверло. Почесав культю, я взял сумку и пошел на выход из магазина. До вечера всего ничего, а следовало еще зайти в пару продуктовых.
- Подождите, вы забыли, - молодой человек, одетый в джинсу, протянул мне перчатку. Да, все время забываю.
- Спасибо. – Ловлю его взгляд на моей руке. Да, калека. Подумаешь.
Он отворачивается и идет дальше. На спине его проступает золотистая сетка, обрамленная желтой тенью. Я усмехаюсь. За полгода после реабилитации уже привык. А уж к цветастым теням и подавно. Удивляться перестал спустя месяц. Слышал, что с людьми после шока и не такое бывает. По крайней мере, на психике это не отразилось, надеюсь.
Выйдя на улицу, вдохнул прохладный воздух, наполненный газами и дымом. Надо перебираться на природу, в деревню.
До следующего магазина полквартала. И поэтому я не стал заморачиваться экологией, а просто пошел, придерживаясь дальнего, от проезжей части, края тротуара. Потому что мельтешение золотых вспышек сильно действовало на нервы.
Забавно, но если бы полгода назад кто сказал, что я буду видеть мир таким, то я бы просто рассмеялся на больную фантазию говорящего. Уж больно бредовое событие – мир, имевший монолитность скалы, теперь представлял собой переплетение золотых сеток и цветных теней, облачных туманностей и ярких вспышек. Каждая эмоция искрами мелькала на человеческих фигурах, карикатурно собранных из кристаллических решеток, увитых туманностями мыслей. Расскажи кому – «скорая» не заставит себя долго ждать. Как и добрые дяди в белых халатах.
И я не рассказывал. Даже профессору. Даже родным. Потому что сам до сих пор не знал, дар это или проклятье?
Задумавшись, я хотел уже поправить лямку сумки, висящую на правом плече. Поправить ее левой рукой. Да, привыкать по новому к своему телу – долгий процесс.
До магазина дошел быстро. И пришлось с досадой спускаться – универмаг был на учете. Я уже почти сошел с крыльца, как в плечо меня кто-то толкнул и выматерился. Спустившись, задевший меня мужчина обернулся и снова выругался. Оглянувшись, я заметил открытую дверь магазина, а, повернувшись к хаму - ствол пистолета, судя по ширине, травматического.
- **** нахрен! – мужик, одетый в спортивный костюм, предстал для меня в ярко-багровой дымке. Во второй руке за его плечом висела небольшая сумка, которая явно была тяжела, судя по напряженному запястью.
С такого расстояния пуля даже из травматики, если угодит в лицо, может убить. Я слышал о подобном неоднократно. Поэтому поднял левую руку чтобы закрыть лицо. И опять поймал себя на мысли, что это за сегодня уже второй раз, когда я действую ею по привычке.
Видимо, грабитель решил, что я собираюсь кинуть в него что-то, потому что в ответ на мое движение раздался выстрел. И меня отбросило к стене. От удара об нее в глазах помутнело. Сознание держалось на тонкой ниточке. Но боли в лице не было, в то же время сильно болела кисть руки… левой. Я опустил взгляд на нее и увидел то появляющуюся, то исчезающую золотую руку, растущую из культи. В центре ладони был заметен небольшой дымящийся кружок. И боль поднималась от него по руке вверх.
Грабитель посмотрел на меня, развернулся и рванул к машине, стоящей возле тротуара, напротив входа в магазин.
- Сарко, какого ты палишь? – напарник вора, который только вышел из магазина, окинул взглядом меня и побежал к машине. Но остановился и оглянулся. Удивление на его лице было заметно, но, как-то оно не шло ни в какое сравнение с тем, что ощущал я. И что странно – спина горела, руку жгло, но при этом я ее ясно чувствовал. И даже мог поклясться, что пальцами коснусь отбитого участка кожи.
Я попытался встать. Правой рукой оперся о стену и начал подниматься. Сумка лежала рядом и я прихватил ее, как только встал на ноги покрепче. В голове слегка помутилось и окружающий мир поплыл. Да, приложило спиной знатно.
Первый, судя по всему и звавшийся Сарко, уже завел машину и открыл дверь, поджидая напарника. Второй же стоял в нерешительности, то ли рвануть к автомобилю, то ли добить шатающегося меня. Видимо, сжалившись над инвалидом, решил не добивать, поскольку я тут же услышал очередную матерную тираду и вор бросился в машину, прикрывая лицо сумкой, похожей как две капли воды на сумку подельника. Когда перед моими глазами прекратилась круговерть, грабителей уже и след простыл.
Где-то в отдалении были слышны звуки сирен и я решил побыстрее уйти. Влезать в расследование не хотелось. А то, что меня, как свидетеля, будут мурыжить, а потом еще на суд потащат – как пить дать. Поэтому-то я постарался привести себя в как можно более вертикальное и устойчивое положение, и скрыться с глаз долой любопытных прохожих, которые уже начали останавливаться возле магазина.
Дойдя до остановки в следующем квартале, я уселся на скамейку и тупо смотрел на переливающуюся золотую кожу руки. Стоявшая рядом старушка, сочувствующе покачала головой и пошла на автобус. И тут до меня дошло, что эту руку вижу только я. Ведь она была, как и все прочие мои видения в той же странной структуре, что и образы вокруг людей и предметов. Для остальных людей я остаюсь, как и прежде, инвалидом, калекой. Испытав облегчение, я стал ждать маршрутку, идущую мимо моего района.
Сев в такси, прижал сумку с продуктами и левой рукой придержал ремень. Проезжая мимо ограбленного магазина, заприметил оцепленное полицией крыльцо и двух людей в штатском, деловито общавшихся с людьми в форме.
До своей остановки добрался спустя десять минут и все это время ждал, что рука вновь исчезнет, словно сон. Как наваждение. Но даже когда подошел к подъезду, то ловил только грустные взгляды соседей. Значит, не ошибся.
Если учитель имеет только любовь к делу, он будет хороший учитель. Если учитель имеет только любовь к ученику, как отец, мать, он будет лучше того учителя, который прочел все книги, но не имеет любви ни к делу ни к ученикам, он – совершенный учитель
(с) Л.Толстой
|
|
| |
| |
